» Земные люди, мы по-разному реагируем на жизнь Земли в мгновениях ее, и Она по-разному участвует в мгновениях наших. Знаю человека, который от какого куста в незнакомом лесу утром в темноте уйдет, к тому вечером в темноте вернется, верст 15 за день исходив; и компаса в кармане нет и не бывало. Я так не могу: у меня компас, у него чутье, навигатор внутри.
Речь – о взаимоотношениях и Земли. Человек-то, пусть самый поверхностный, если не с Землей и ее проявлениями, так с ее земляной поверхностью отношения имеет: ходит по ней, живет на ней, в нее в конце концов его убирают. А какова обратная связь? Однако, pardon! Куда меня несет? Точнее, – заносит?..
В юности я весной нашел в глухом лесу ружье «Зауэр-3 кольца», по всей Европе ценимая марка. У меня же была примитивная одностволка. На тетеревиный ток я шел, помню и сейчас тревожное чувство в себе: глухо, чуть брезжит рассвет – и лежит у пня ружье. Постоял я, крикнул, обошел вокруг – может, умер человек? Поднял ружье, разрядил, забросил за спину и пошел дальше. После охоты вернулся в избушку, где ночевал. Там трое, матерые, я пред ними – юниор. По поводу находки говорят: «Счастлив ты. Прячь под нары. Хозяин не явится – твое». Кодекс чести в охоте нормой был: никто не удивился, зачем же я с «Заэром» в избу явился; шел бы прямиком на поезд – твое! А учетом гладкоствольного оружия тогда занималось лишь общество охотников. В полдень явился человек. Палычем звали. Мрачный такой. Ружье, видите ли, потерял. Пьяный с вечера, на ток глухариный шел, поспал у пня и дальше пошел…
Через 20 лет, находясь со своими школьными учениками именно в тех местах (много поводил я их по лесам, учителем будучи), я рассказал им на привале о найденном ружье. Рассказанное произвело впечатление. А по берегу узкой речки, у которой и был привал, мимо нас в это время шел человек с ружьем. Это был – Палыч(!). Он прошел, не поздоровавшись, хотя по законам леса должен был это сделать. Сколько ж радости я упустил, не окликнув его по имени, не спросив, тот ли же «Зауэр» у него на плече! А была бы радость торжества перед детьми: момент встречи с персонажем моего рассказа и заинтересовал бы ребят, и подтвердил бы его правду. Но этот человек был мне неприятен, я не уважал его и – не окликнул. А, быть может, – не хотел произвести волнение мистических начал в умах и чувствах слушателей.
Как же сам воспринял я факт до минуты рассчитанного в толще двадцати лет явления на сцене двух действующих лиц при восприимчивых зрителях? Представьте, я не удивился. Знал: все правильно. Совпадений, через меня прошедших, а не стороной услышанных, слишком много, чтобы назвать их случайностями. Особенно в лесу, в местах мало хоженных.
Казалось бы, стыдно для «интеллигентного» человека, что самые торжествующие его мгновенья совпадений связаны с охотой – и всегда без свидетелей, когда самооценке момента не мешает никто… Знаю, о серьезных удачах охотники молчат: образ жизни не позволяет, серьезными удачами живешь, в них максимально и проявляешься. Неудачами – тоже. Как? Например, вот так.
Охота с гончей. Урал. За хребтом, в Европе. Октябрь, мягкий влажный день, чернотроп. Вершины гор под вечер – в тумане. Нас трое с одной собакой. Во второй половине дня Найда помкнула недалеко от меня на склоне горы. Заяц по прямой увел собаку за гору, и она сошла со слуха. Я потянул на вершину.
Вершина – один склон Европа, другой – Азия. Все впечатляет. Столь же дико и тревожно, как красиво и глубоко. Но в голове одна мысль о задаче: гон! Чутье подсказало: заяц пройдет через вершину. И вот то ли обстановка повлияла, то ли не успел мобилизоваться после подъема, но зайца я упустил. Он вышел точнейше на мой выстрел, но сзади и – скрылся за широким пнем в двенадцати метрах от меня. Был миг когда не вскидку было можно стрелять, но я лишь проследил его, чисто белого, глазами. Какая досада!. Чутье (или – что?) вело меня верно. Было мгновение, чтоб прекратить трудную работу гончей и наш труд – и это мгновение я упустил. Найда работала по зайцу еще более часу – но взять его мы не смогли. Спутники мои его так и не видели, ушел он без выстрела, вымотав собаку по горе.
Уж не охота ли сделала из меня человека, каким я себя сознаю? Что не работа – не сомневаюсь. Неудачи в работе я воспринимал как часть работы. На охоте же неудачи – это срыв охоты. И как трудно себя простить, когда в охоте не по мелочи срыв полностью тобой предопределен… Одна в нем польза: учит смирению. Имею опыт; правда, один раз, зато шикарный.
Охота на лося в тот год не удалась: я промахнулся. Ладно бы выстрелом! Я охоту (подготовку, разведку, процесс ее), труд людей обрек заведомо на провал. Изготовили, видите ли, мне 10 кустарных пуль по параметрам, взятыми в спецлитературе – пуля Рубейкина, называется. Хороша она для лесного охотника с гладкостволкой: не рикошетит, пробивает лес. Изготовители клялись, что параметры соблюдены чисто. И я, бывалый и не во всем дурак, решил не тратить (!?) пули на пристрелку. Проучило Провидение меня на том отменно: с момента решения все, что делалось мною в процессе охоты, было обречено.
Ночуем в избе на пасеке четверо. Ночью обильно выпал снег и продолжал идти с рассветом, мягкий, пушистый – идеально для нас. Сейчас главное разведка. Пошли двое, самые надежные, то есть и я; пошли по одиночке. Снег не идет; он густо и медленно опускается на снег между деревьями. Я в белом халате, камусные лыжи бесшумны, если ими не задевать о лес. Прошел с километр, уловил мановение внутри справа, направо взглянул – и увидел голову лося! Крупная голова в просвете между елками в профиль, красивые рога. Остальное закрыто плотным ельником. От меня метров 20. Зверь спокоен. Я тоже. Даже с лыж сошел в снег, чтоб бесшумно развернуться. Ох, уж эта выдержка! Лучшее делается на вскидку… И начался процесс мышления; увы, мысль и в нем мгновенна. Стрелять в голову? У меня же пули Рубейкина! Им лес не помеха. Надо, чтоб лось упал сразу, а это если выстрел в позвоночник. И я, сквозь лес представив корпус лося, не видя, выстрелил под холку – позвоночник там. Лось не шелохнулся. Ну, хоть бы тут-то можно было что-нибудь понять! Но вновь я выстрелил туда же – головы лося не стало. Водрузив себя на лыжи, великий стрелок пошел подбирать добычу. Добычей были два плотных пучка жесткой шерсти длиной в 17 см. Такая шерсть только на холке лося. Пучки лежали строго параллельно, касаясь один другого: значит, попадание было, что называется, пуля в пулю – в холку. Холка у лося – охранная зона, опорно-двигательной нагрузки не несет.
Дальше без комментариев: я ходил по лесу и рычал. Рычал(!) утробно. В полдень во мне пошли монологи, сводимые в один контекст: Зверобой!.. Занесся! Прославленный лосятник! Все могу!. Да что ты можешь?! Ты здесь чужой!. Смирись ты, гордый человек, знай место… Затих, сел на ствол поваленного дерева, стало легко. Но почему в холку, если целился в позвоночник? Почему не стал стрелять в шею? Самое убойное место. – Это я сейчас, годы спустя, когда о том пишу, себя с не прошедшей горечью спрашиваю. Тогда же, уйдя в состояние затишья, покаянно думал одно: промах… Но почему? Достал из рюкзака газету, пометил центр, укрепил на дерево и с двадцати метров выстрелил. Пуля относительно центра ушла на 10 см. выше. Выстрелил вторично – пуля вошла в предыдущую. Все правильно, потому: в десяти см. выше над позвоночником – холка. Никогда за всю практику охоты лось не являлся мне неподвижно на столь близком расстоянии, со столь прекрасными рогами и в волшебной обстановке тихого густого снегопада!
Последнего в жизни лося я убил на его полном ходу одним выстрелом в шею. И больше на лосей не охотился.
Немало у меня было прекрасных выстрелов на охотах. Они являют в памяти себя мгновеньем. А память промахов тяжелых напоминает мне о себе. Знаю и удачи дивные и никогда на счет своих достоинств их не отношу. Да, знаю, что ничего случайным не бывает: с какого-то мига, миллиметра, угла зрения некое на тебя идет неотвратимо. Скажи кому о кое-чем – и не поверят. Вот гонит гончая. И кличка славная: Утешка, и сама молодец – призер всероссийских состязаний, и заяц попался ей крутой. Красивый гон идет минут уж 40. Я наконец-то просчитал ход зайца правильно; гон нарастает на меня, заяц на покос из леса вырвался на полной скорости, перевернулся, в прыжке убитый, и упал за куст. Но – с ума сойти! – из-за куста (сквозь куст я вижу) опять прыжок – и от меня в угон уходит. Мгновенье, автомат в плече – и заяц вновь упал. Пошел к нему; в кусте лежит убитый гонный заяц, а метрах в десяти второй. Первый упал на лежку этого сверху. Если был тут чьих-то сил или начал расчет, как многое надо было выстроить до секунд, углов и сантиметров на поверхности Земли, чтоб это все так получилось. И моей заслуги тут было то лишь, чтобы завершить ситуацию. Я даже не сказал «Спасибо!»: постеснялся. Но в памяти нетронутой ничем другим храню как личное, мое, отличное (в значении «отличиться»). И было это все на глазах владельца гончей, он стоял на другом краю покоса: у него не достало воображения даже изумиться.»
Герман Агеносов.